Ветер с перевала.

     Мой путь уходил далеко вверх на перевал.  Солнце, завершая свой дневной круг, успешно закатилось за ближайшую вершину, и белизна снега, оказавшегося в тени горы, постепенно переходила в ультрамарин.   Светлого времени оставалось часа полтора и нужно было успеть перевалить на южный склон хребта.

   Руки сводило холодом даже под теплыми рукавицами. От обжигающего ветра спасал теплый капюшон. Рюкзак прекрасно грел спину, но в целом, особого комфорта от этой погоды я не испытывал. Днем было тепло и даже жарко. В начале подъема я шел в одном свитере, но как только солнце закатилось за соседнюю гору, мороз дал о себе знать. По ощущениям было уже около двадцати градусов и температура продолжала падать. Я рассчитывал засветло миновать узкую седловину перевала, по которой теперь свистел ледяной ветер. Завтра солнце согреет горы и стены ущелья станут лавиноопасными. А сейчас мороз сковывал снежный покров, надежно удерживая его на крутых склонах. Но нужно было успеть до темноты.

   Ветер все усиливался и маленькая человеческая фигурка казалась букашкой , ползущей среди белых горных громад, упираясь лыжными палками в твердый наст и пригибаясь к самой земле, что бы противостоять его   упругим  порывам. Тропа давно пропала и я шел наугад в широком распадке, завершающемся ярко выраженной седловиной. Самое трудное было впереди. Я отлично знал, что настоящий ветер будет там, наверху, в самом узком месте. Холодный воздух, как вода, перетекает через горы в самых низких местах, и чем уже проход, тем больше в нем скорость ветра. Снег скрывал тропу, идущую вверх пологим горным серпантином и теперь я уже поднимался «в лоб» по довольно крутому склону. Ботинки стали проскальзывать. Спрятавшись от ветра за торчащим из снега обломком скалы, я решил одеть кошки. Для этого пришлось снять рукавицы и голые пальцы мгновенно скрючило от холода. С горем пополам прикрепив кошки к ботинкам, я натянул рукавицы и вышел из укрытия. Сильным порывом меня тут же чуть не опрокинуло на снег, но я удержался и низко пригнувшись, как бы ложась на ветер, двинулся дальше. По мере сужения ущелья и приближения к перевалу ветер становился сильнее. Нужно было успеть почувствовать приближающийся порыв и упасть на склон, расперевшись палками и кошками, чтобы пропустить над собой, бешено мчащийся табун взбесившегося холодного воздуха. Вот так, падая и поднимаясь, я упорно продвигался вверх.  Перевал медленно приближался, и казалось, что вот уже сейчас, за очередным перегибом снежной доски покажется седловина.

   Неожиданный сильный порыв застал меня врасплох. Ветер мощным, тугим кулаком ударил в грудь и перевернул навзничь, головой вниз по склону. Я начал скользить. Скорость нарастала с каждой секундой,  промедление грозило смертью, ведь   разогнавшись до определенной степени, остановиться самому  уже  невозможно. Я сделал кувырок и развернулся ногами вниз, но передние зубья кошек предательски коснулись фирна и зацепились за него. Сила инерции подбросила тело и вновь перевернула головой вниз.  Съезжая на животе, я ухватил правую лыжную палку левой рукой у самого кольца и что было силы  воткнул ее в снег, при этом согнул ноги в коленях, что бы вновь не коснуться кошками склона. Но наст был на столько плотный, что наконечник  палки лишь слегка входил в него, и я продолжал скользить вниз. Однако эти действия позволили мне вновь оказаться головой вверх. Я приподнял палку и еще раз с силой попытался воткнуть ее в твердый фирн, но результат был тот же. Все вокруг мелькало, скорость росла предательски быстро. «Неужели не смогу» - уже слегка паникуя, подумал я. И наверное, эта легкая паника и помогла. Организм уже  ведрами выделял  адреналин, а это предавало ему сил и замедляло бег времени. Я приподнял палку повыше и вложив в удар всю силу всадил ее в снежную доску, но не под прямым углом к склону, как делал это раньше, а под прямым углом к горизонту. И она вошла, не глубоко, сантиметра на три — четыре, но вошла. Всем телом я навалился на нее, подтянув палку под самую грудь, и  замер в этой напряженной позе пока не остановился окончательно.   Теперь нужно было надежно зафиксироваться на склоне. Стараясь не сделать ни одного неосторожного движения, широко расставив ноги, я двумя  сильными ударами вогнал передние зубья кошек в фирн и только после этого почувствовал себя человеком, который временно ушел от опасности. Сердце бешено стучало, руки тряслись,  тело медленно восстанавливало дыхание. Думаю, я ехал вниз всего несколько секунд, но они показались мне вечностью. Палка, которой я тормозил,  оказалась завязанной узлом.  Вторая  висела на руке, закрепленная темляком, рюкзак с застегнутым поясом остался на спине, а вот шапка, подхваченная ветром, уже кувыркалась по склону далеко внизу. Пропали так же солнце — ветрозащитные очки. Отдышавшись, я кое-как выпрямил лыжную палку, на счастье она была довольно древняя, сделанная из мягкого АМГ, поэтому не сломалась и довольно легко приняла форму, приближенную к первоначальной.  Затем осторожно поднялся и снова двинулся наверх, вертя головой по сторонам, в поисках потерянных очков и не находя их. Ветер быстро наполнил глаза слезами, и мне постоянно приходилось щуриться, что бы хоть что-нибудь увидеть. Отсутствие шапки не очень пугало, я просто потуже укутал голову капюшоном, но вот очки на завтрашнем  солнце были необходимы.

   Склон начал становиться более пологим, и я наконец вышел на ровную седловину. Она была невелика, метров сто длинной и пятьдесят шириной, а посередине стоял, как акулий зуб, остроконечный кусок скалы. Наверное, днем при других обстоятельствах, это место было бы достойно кисти художника, но только не сейчас. Ветер здесь достиг своей максимальной силы, и измученный, я уже двигался под углом в сорок пять градусов  к насту, четко фиксируя каждый шаг. Ударом вбивая зубья кошек в твердый как лед фирн и только после этого по одной переставляя палки,  я медленно продвигался к Акульему зубу. Но стихия никак ни хотела пропускать упрямую сгорбленную под ветром человеческую фигурку. Очередной порыв сорвал с головы,  накрепко застегнутый капюшон и там, за спиной, туго заполнил этот воздушный мешок ветром. Верхняя стяжка капюшона плотно обхватила горло и начала душить. Я отлично понимал: для того,  что бы расстегнуть капюшон, нужно было остановиться, снять темляки лыжных палок, снять рукавицы, и уже только потом, я смог бы расстегнуть стяжку капюшона. Но сделать это было невозможно, стоило убрать палки, как опору и ветер, который казалось ждал только этого, подхватит не закрепленное тело и сдует с перевала, как ненужный мусор. Спасение было только под Акульем зубом, который стоя посреди перевала, давал небольшую защиту от ветра. Я напрягал, что было сил, мышцы шеи, чтобы противостоять удушению капюшоном и упорно продвигался вперед. Спасительная скала была уже близко, а горло обхваченное капюшоном, все меньше крови пропускало в мозг. В глазах бежали черные муравьи, звон в ушах стиснул голову, но Акулий зуб был уже рядом и рассекаемый им ветер начал слабеть. Усталый человек сел на снег, привалившись рюкзаком к спасительному камню. Здесь можно было снять рукавицы, поправить капюшон и немного передохнуть перед последним броском. Акулий зуб оставлял за собой всего несколько метров штилевой зоны, а вокруг свирепствовала стихия.  Это циклон, переваливая через горный хребет, нашел самое низкое место для своих тяжелых воздушных масс и перетекал на другую сторону хребта, как вода из прорыва в запруде. Мне предстояло пройти по седловине метров тридцать, а дальше на склоне было широко и я надеялся, что там уже нет такого сильного ветра. Отдохнув минут пять я встал и приготовившись вышел из-за камня, сразу упершись в тугую воздушную стену. Теперь, уже можно было увереннее двигался вперед, седловина, как воронка, начала расширяться и чем шире становился проход, тем слабее дул ветер. Пройдя седловину, я резко взял в сторону  и, спустившись метров на сто по склону, наконец облегченно вздохнул, здесь  уже не было ветра.....

В ста метрах от седловины ВЕТРА НЕ БЫЛО СОВСЕМ!