Якутские тропы. Глава 9.

    Утром Андрей осмотрел палатку Киивы и решил, что  вечером  сможет ее отремонтировать. Наскоро позавтракав, группа начала спуск.  Палатка Дэнниса  красивого ярко-оранжевого цвета виднелась внизу, километра за два. Она была вбита стихией под большой камень и представляла собой убогое зрелище. Ветер, тащивший ее по склону, сначала переломал весь каркас, а потом этими обломками разорвал ткань во множестве мест. Восстанавливать тут было нечего. Спальник и коврик по-прежнему находились внутри, и были вполне пригодны к употреблению. Рваные остатки  Дэннис решил не подбирать. Однако Андрей бережно собрал все дуги каркаса. Некоторые из них уцелели, и он решил использовать их для ремонта палатки Киивы. Дальше спускались без приключений и во второй половине дня уже были в зоне леса. Однако местность за ночь заметно изменилась. Там, где вчера высились деревья, сегодня валялся сплошной бурелом.  С трудом им удалось отыскать те две ели, на которых была оставлена закладка с продуктами и снаряжением. Оба дерева, росшие на самом берегу, теперь лежали в воде. Во время падения веревка, на которой висели мешки, порвалась и все их снаряжение вместе с едой досталось реке. Единственное, что удалось выловить из неглубокого в этом месте русла, это мешок, где находился топор. Такой вес был воде не под силу и упаковка лежала на дне в том месте, куда уронил её ветер.

   Придя на свою стоянку, путники разложили костер и не спеша принялись готовить ужин. Настроение было не самое веселое. Они остались практически без еды, сменной одежды, из трех котлов оставался только один и не было еще кучи полезных мелочей. Главное, конечно была еда.  Посчитав  продукты, Андрей составил рацион на оставшуюся неделю пути. В день на человека приходилось по горсти сухофруктов, четверти плитки шоколада, по две галеты или вместо них вкусные сушеные хлебца и то, чем никогда не кормят иностранцев на маршруте — бульонные кубики. Легкие, занимающие мало места, но сомнительной пользы. Он и сам уже не помнил, зачем сунул их в рюкзак, но теперь кубики оказались весьма кстати. Норма по две штуки на человека в день. И еще была заначка — фляжка спирта, Андрей всегда таскал ее с собой на случай непредвиденных обстоятельств.

   Как-то несколько лет назад,  один из его друзей на зимнем маршруте провалился под лед, его довольно долго вытаскивали оттуда, и неизвестно, что в последствии было бы с его конечностями, если бы их не растерли спиртом. Или на другом маршруте участник обварил кисть кипятком, тут же была налита кружка спирта и туда поместили обожженные пальцы, но ладонь у пострадавшего была такого размера, что не вошла в кружку, и мизинец остался снаружи. Так вот, утром пальцы, которые весь вечер болтались в спирте, были как новенькие, а бедный, не поместившийся в кружку мизинец, раздуло как шар. Конечно, для каждого отдельного случая есть эффективные лекарства, но объем походной аптечки не бесконечен, а спирт вещь универсальная. А главное, это валюта. Например, у тувинских пастухов за кружку спирта можно приобрести барашка, а на Тянь-Шане как-то за пол кружки спирта сторговали заднюю ногу коня. Или в тайге, придя на охотничью факторию, вполне можно поменять спирт на лосятину. Хотя, конечно, для того, что бы на той же фактории накормили голодного человека, совсем не нужны ни деньги, ни спирт. Таков закон тайги. Придя, к примеру, на охотничью заимку,  всегда обнаруживаешь там наколотые сухие дрова, спички, соль, патроны, муку, крупу, сухари. И если ты в беде, ни кто не спросит с тебя за съеденный провиант. Но коль имеешь  излишки, оставь их добрым людям. Они скажут тебе спасибо, и в следующий раз, когда-нибудь, спасибо скажешь ты.

   Остатки от палатки Дэнниса оказались очень кстати. Через час Андреевых стараний палатка Киивы стояла как новая. Американка была в восторге,  и что удивительно, она на минуту скинула железный занавес на своем лице и посмотрела на Андрея так, как только женщина может взглянуть на мужчину, будто говоря ему: «Да, ты настоящий мужик». Правда, свое восхищение его работой выразило и  мужское население лагеря.

    Уже много лет работая с иностранцами, Андрей не переставал удивляться их менталитету. Если он делал самую обыкновенную ремонтную работу в полевых условиях, из подручных средств, что, собственно, часто делает любой русский мужчина, находясь вне досягаемости различных сервисов и мастерских, это вызывало неподдельное удивление, а иногда и восхищение иностранных туристов. Правда, все они были, как правило, люди городские. Но видимо ремонт со смекалкой и не из запчастей, а из чего попало, был не принят на их благополучной родине.

   А вечером, сидя у костра и обсуждая сложившуюся ситуацию, Дэннис вдруг заявил, что раз на ремонт палатки  Киивы пошли его детали, то он теперь является как бы совладельцем  Киивиной палатки. А поскольку сам Дэннис теперь бездомный, то вполне логично, если жить он будет у неё. Сказал он это  полу в шутку полусерьезно, видимо хотел сначала посмотреть ее реакцию, а потом уже продолжить разговор в том ключе, который окажется наиболее подходящим. Но Киива, сидевшая напротив, вдруг резко выкинула руку вперед, открытой ладонью к Дэннису, как бы приказывая ему замолчать. Жест был столь по-королевски властный и неожиданный, что Дэннис осекся на полуслове. Глаза Киивы излучали холод, и она сквозь зубы процедила ответ на таком  сленге, что хорошо знавший язык  Андрей понял лишь общий смысл. А смысл заключался в том, что в свою палатку она не пускает никого, и уж если случится, что в нее войдет мужчина, то это будет не слизняк Дэннис.  А стоимость каркаса она готова возместить хоть сейчас.

   Эти простые слова были сказаны с таким выбросом жесткой и холодной энергии, что пауза после продолжалась довольно долго, а Дэннис сделался весь красный и теперь уже его глаза источали злобу. Андрей решил разрядить обстановку и предложил обсудить дальнейший план маршрута.  Он уже связался с руководством по спутниковому телефону, но те сказали, что из-за большой задымленности нет возможности прислать им вертолет, и теперь группе надлежит, как и было установлено заранее, выходить к охотничьей фактории на берегу Лены в районе впадения в нее реки Буралах. Там их должен был подобрать заранее заказанный вертолет. Над Леной не было дыма и он мог летать там без проблем. А  «между строк» Андрей понял, что фирма не намерена вкладывать огромные деньги во вне плановый  рейс, так как ничего страшного, по их мнению, не произошло,  а в случае экстренного вызова вертолета тур станет нерентабельным, а вот это уже страшно.

   Все американцы, кроме Дэнниса, восприняли это известие спокойно. Да и вариантов у них все равно  не было. К тому же Том, порывшись в своем рюкзаке, извлек оттуда крошечный спиннинг, который в  разложенном виде превратился в прекрасное орудие лова. Но все попытки поймать что-то рядом с лагерем ничего не дали. Река, только что вышедшая из-под ледника, еще не набрала в свой состав достаточного количества различных веществ, необходимых для питания хотя бы головастиков. В дистиллированной  воде рыба, как известно, не водиться.

   Не спеша все разошлись спать, и только Андрей сидел один у костра, жизнь преподнесла еще одно небольшое испытание на прочность, ну что же, несколько дней голодовки не представляли особой опасности для группы, а всего лишь усложняли существование. Глядя на пламя костра, он вспоминал те моменты из своей, теперь уже длинной жизни, когда судьба преподносила ему очередной урок.

   Однажды в горах Тянь-Шаня еще совсем студентом Андрей спускался с заснеженного перевала. Погода стояла изумительная: ни ветерка, ночной мороз уступил место яркому майскому солнцу. Вся природа вокруг впитывала его тепло, и снег, еще пару часов назад твердый, как доска, начинал плохо держать вес человека. Андрей то и дело проваливался по пояс, а иногда и по грудь. Чтобы выбраться наверх приходилось снимать рюкзак, класть поперек и, опираясь на его площадь, вылезать из образовавшейся ямы. Потом, идя дальше, он внимательно разглядывал снежный покров на который предстояло поставить ногу, пытаясь угадать на вид его твердость. Иногда это удавалось, а иногда нет, и он снова проваливался. «Эх, сейчас бы лыжи — мечтал Андрей — через полчаса был бы уже на границе снега. А потом уже идти по твердому грунту одно удовольствие.» Но лыж у него не было и наш путник продолжал проваливаться снова и снова. Яркое солнце, многократно усиленное отражением от идеально белого снега, слепило нещадно. Андрей ругал себя за то, что вчера, во время подъема на перевал, так и не нашел солнцезащитные очки, слетевшие при его кульбитах во время падения. Теперь они лежали где-то с другой стороны горного хребта, такие необходимые сегодня.  Во время короткого отдыха Андрей достал из рюкзака бинт и, обмотав его вокруг головы, забинтовал глаза. Сквозь эту марлевую  сетку было все видно, но таким образом появился шанс защитить глаза. Говорят, что первые солнцезащитные очки придумали эскимосы - это была дощечка с узкими прорезями для глаз, которую привязывали на лицо, уменьшая таким образом воздействие жесткого ультрафиолета.

   Андрей продолжал спуск. Склон был довольно пологий, снегу стало меньше, теперь он доходил лишь до колен, но здесь, ниже, он уже успел превратиться в кашу, и наш путник, чертыхаясь, месил ее ногами. Было жарко и марлевая повязка постоянно сползала по потной голове. Наконец он, не выдержав, сорвал ее и со словам «к чертовой матери»  выкинул подальше. Смыв пот снегом, он продолжал путь, а солнце, казалось, только и ждало увидеть его лицо, покрытое капельками растаявших снежных кристаллов. Оно преломилось в этих маленьких линзах, многократно усилив воздействие на его и так уже хорошо поджаренную кожу лица.  И так происходило каждый раз, когда он, усталый и потный, останавливался, что бы отдохнуть и взбодрить себя, умывшись снегом.  

    К вечеру наш путник наконец достиг границы снежного покрова и поставил палатку на сухой и ровной почве. Раскочегарив примус Андрей утолил свою жажду несколькими кружками чая и, наскоро поев, забрался в спальный мешок. Но посреди ночи вдруг проснулся от сильной боли. Все его лицо горело так, будто его поливали кипятком. Оно было мокрое от стекавшей по щекам лимфы. Андрей промучился так до утра, а первые лучи солнца, пробившиеся сквозь ткань палатки, доставили ему новые мучения. Даже этот, еще слабый свет восхода, многократно смягченный палаточной тканью, показался ему ослепительно ярким и вызвал дикое жжение в глазах. Андрей понял все сразу. Снежная слепота — ожег глазного дна.

  Наощупь Андрей нашел кружку, в которой оставались пакетики с вчерашней заваркой чая. Не выжимая, он положил их на глаза, а сверху надвинул вязаную шапку, что бы не видеть этого жгучего солнца, которое умудрялось заглядывать ему в глаза через ткань палатки, шапку, чайные тампоны и закрытые веки. Вот так, вслепую, он пролежал весь день и вышел из палатки лишь когда солнце закатилось за соседнюю гору, тщательно надвинув шапку на глаза так, чтобы было видно только камни под ногами.

   Попив чая и перекусив, Андрей положил на глаза свежие чайные тампоны и улегся спать. Ночь была очень холодной. Стенки палатки от замерзшего на них конденсата стали как фанерные. Спальник почему-то совсем не грел, и Андрей, поверх него натянул на ноги рюкзак. Ногам стало теплее, но заснуть удалось только под утро, когда солнце, выкатившись из-за горы, согрело своими лучами палатку. 

    Проснувшись около полудня, Андрей открыл глаза и понял, что снежная слепота частично прошла. Нужно было срочно сниматься и валить вниз. Туда, где уже давно пришла весна и где тепло даже по ночам. Быстро собравшись, он обернул обожженное лицо футболкой, нахлобучил на глаза шапку таким образом, чтобы было видно тропу, которая в этом месте была широкой скотогонной дорогой. И вот в таком виде спешно зашагал вниз. Ему только минуло двадцать -тот самый возраст, когда человек набивает себе шишки, чтобы потом, в дальнейшей жизни, стать умнее.....